Система [Спаси-Себя-Сам] для Главного Злодея (ЛП) - Мосян Тунсю

— Шиди Лю! Уйди! — воскликнул он, обернувшись к Лю Цингэ.

Тот был лишь рад удалиться, оставив за собой последнее слово: холодный смешок — и его след простыл, так что они остались в одиночестве в комнате «Радушного красного павильона», один — в расхристанных одеяниях, другой — образец безукоризненности; что и говорить, контраст между ними был разителен.

Сдёрнув Шэнь Цинцю с кровати, Юэ Цинъюань потребовал в кои-то веки раздражённым голосом:

— Как ты можешь вытворять подобное?

— А что я такого? — парировал Шэнь Цинцю.

— Два старших адепта хребта Цанцюн устраивают потасовку в доме веселья [3] — это, по-твоему, достойно?

— Откуда им знать, что мы с хребта Цанцюн, если мы сами им не скажем? — невозмутимо отозвался Шэнь Цинцю. — Само собой, наша школа весьма прославлена, но где в её правилах сказано, что мы не можем ходить в такие места? Хребет Цанцюн — не монастырь, так что то, что я нуждаюсь в женском обществе, никого там не касается. А если шисюн считает, будто это позорит нашу школу, то лучше бы ему научить Лю Цингэ держать язык за зубами.

Среди правил хребта Цанцюн и впрямь не было подобного запрета, но само собой предполагалось, что заклинателям следует держать тело в чистоте и практиковать самоограничение — в особенности если речь шла об адептах пика Цинцзин, благородных и возвышенных. И всё же Шэнь Цинцю успешно пользовался тем, что это правило оставалось неписаным, оправдывая свои бесславные похождения. Не в силах с ним спорить, Юэ Цинъюань проглотил возмущение:

— Я буду молчать, шиди Лю и остальные — тоже. Никто не узнает.

— По всей видимости, я должен поблагодарить вас всех, — бросил Шэнь Цинцю, обуваясь.

— Женское общество не пойдёт на пользу твоему совершенствованию, — добавил глава школы.

— Ты что, не слышал, каким тоном со мной говорил шиди Лю? — ухмыльнулся его собеседник. — Едва ли моему совершенствованию ещё что-то способно повредить.

— На самом деле, шиди Лю — неплохой человек, — помолчав, заметил Юэ Цинъюань. — Он вовсе не хотел оскорбить тебя в особенности, он со всеми так разговаривает.

— «Со всеми так разговаривает»? — осклабился Шэнь Цинцю. — Кому ты это рассказываешь, глава школы! Может, и с тобой тоже?

— Если ты отнесёшься к нему хоть немного теплее, — терпеливо ответил Юэ Цинъюань, — то он вернёт тебе твою доброту в двойном размере.

— Как я посмотрю, глава школы и впрямь знаток человеческих душ, — сухо бросил Шэнь Цинцю. — Но почему бы Лю Цингэ первым не пойти мне навстречу, проявив добрую волю? Почему это я должен протягивать ему руку?

Видя, что его шиди и впрямь не прошибить подобными доводами, Юэ Цинъюань почёл за нужное оставить его в покое. В самом деле, не мог же он заявить: «Если бы ты не использовал бесчестные методы, пытаясь напасть на него исподтишка после поединка, то и Лю Цингэ не проявлял бы к тебе подобной враждебности».

Набросив одеяния на плечи, Шэнь Цинцю зачехлил Сюя и двинулся было к выходу, но замер, остановленный внезапной мыслью:

— Постой, а как ты меня тут нашёл? Кто тебе сказал?

— Я не обнаружил тебя на пике Цинцзин, — объяснил Юэ Цинъюань, — зато встретил адептов пика Байчжань, поднимающихся туда.

— И зачем они туда направлялись, позволь спросить?

Юэ Цинъюань не нашёлся с ответом, и Шэнь Цинцю со смешком закончил за него:

— Чтобы устроить мне засаду, верно?

Шэнь Цинцю и впрямь нередко вступал в противостояние с адептами пика Байчжань, но на сей раз их встреча была случайной. Один из адептов, направляясь в отдалённый городок, чтобы выполнить задание, заметил, как знакомый ему человек заходит в крупнейший публичный дом в этой местности, «Радушный красный павильон». Все сотоварищи Лю Цингэ сполна разделяли его чувства к Шэнь Цинцю, а потому и этот адепт не собирался упускать подобный случай. Зайдя, он принялся насмехаться над Шэнь Цинцю, который, строя из себя столь недосягаемого и возвышенного небожителя, опустился до визита в подобное место, тем самым навлекая позор на свою школу.

Пары слов хватило, чтобы завязалась драка, и Шэнь Цинцю нанёс ему серьёзные ранения. Вернувшись на пик Байчжань, злополучный адепт наткнулся на Лю Цингэ, который, расспросив его, тотчас рассвирепел и, вскочив на меч, помчался сравнивать счёт. Не поймай Юэ Цинъюань направляющихся туда же адептов, которые направлялись на пик Цинцзин, намереваясь сровнять с землёй Бамбуковую хижину в отсутсвии её хозяина, кто знает, какие разрушения эти двое успели бы учинить.

Хоть Юэ Цинъюань помалкивал, Шэнь Цинцю догадался обо всём сам — от адептов пика Байчжань добра не жди. Так что, вместо того, чтобы продолжить расспросы, он внезапно сменил тему:

— А зачем ты искал меня на пике Цинцзин? Разве я не велел тебе оставить меня в покое?

— Я просто хотел разузнать, как ты поживаешь, — спокойно ответил Юэ Цинъюань.

— О, в таком случае приношу извинения, что заставил шисюна Юэ беспокоиться, — с деланой любезностью отозвался Шэнь Цинцю. — Я поживаю превосходно. Как бы невыносим я ни был, по счастью, лорда пика Цинцзин это не отвращает.

— Если у тебя там всё хорошо, — не отставал от него Юэ Цинъюань, — то почему же ты не провёл ни единой ночи на пике Цинцзин?

В ответ Шэнь Цинцю лишь одарил его угрюмым взором.

Он понимал, что Юэ Цинъюань беспокоится, что его притесняют прочие обитатели пика Цинцзин.

Говоря начистоту, его догадка была не лишена основания, и всё же причина была не в этом: пусть Шэнь Цинцю и не пользовался особой любовью сотоварищей, но не сказать, что для него не нашлось бы места в общей спальне.

Он попросту терпеть не мог спать впритирку с людьми своего пола.

В прошлом всякий раз, когда Цю Цзяньло избивал его или Шэнь Цзю предчувствовал побои, он, дрожа от страха, прятался в комнате Цю Хайтан. Поскольку молодой господин не желал показывать жестокую сторону натуры при сестре, это и впрямь было единственное безопасное место в доме.

Ещё раньше эту роль исполняла их старшая сестрица — однако, достигнув подходящего возраста, она была продана сморщенному старику, чтобы согревать его постель, и, покинув тот город, Шэнь Цзю больше никогда её не видел.

В том, чтобы любить женщин, не было ничего постыдного — однако смотреть на них как на своих спасительниц, прячась в их объятиях от всех угроз этого мира? Пусть никто никогда не говорил ему этого вслух, Шэнь Цинцю и сам знал, что это недостойно мужчины, и потому никогда в жизни не признался бы в этом никому — и в особенности Юэ Цинъюаню.

— Ну а если я скажу тебе, что моя жизнь на пике Цинцзин — сущий кошмар, то что ты сделаешь? — лениво бросил он. — Заберёшь меня на Цюндин точно также, как пристроил на Цинцзин?

Поразмыслив над этим, Юэ Цинъюань заявил со всей серьёзностью:

— Если ты того пожелаешь.

— Ну разумеется, нет, — фыркнул Шэнь Цинцю. — А что если я пожелаю занять пост главы пика Цюндин, уступишь мне его? Отдашь мне место главы школы? — Сделав паузу, он бросил ему в лицо последние слова: — Среди двенадцати пиков Цинцзин второй по значению, так что я предпочту дождаться этого места.

— Сяо Цзю, ну зачем ты так, — вздохнул Юэ Цинъюань.

От звуков этого имени Шэнь Цинцю содрогнулся.

— Не называй меня так! — раздражённо бросил он.

Из всего поколения, получившего имя «Цин» Шэнь Цзю обладал наиболее гибким умом. Благодаря этому он сразу приглянулся горному лорду и был назначен его преемником, невзирая на то, что он не так давно появился на пике Цинцзин, а задатками не превосходил прочих. После того, как адептам даровали новое имя, старое больше не использовалось.

В прошлом, когда Цю Цзяньло силой обучал его читать и писать, Шэнь Цзю противился этому всеми силами души. И всё же именно благодаря своим познаниям он смог превзойти сотоварищей по учёбе, снискав благоволение лорда пика Цинцзин. И надо же было судьбе сыграть столь невероятную шутку, что из всех иероглифов на свете его наставник выбрал именно «Цю»!